26 апреля 1986 года навсегда останется черной датой для всего цивилизованного человечества. Катастрофа, грянувшая на 4-м энергоблоке Чернобыльской АЭС, в одночасье перевернула жизни миллионов людей. Первыми в схватку с огнем и коварным невидимым врагом, радиоактивным излучением, вступили пожарные. В ликвидации последствий страшной аварии участвовали специалисты со всех концов страны. Их так и называли — ликвидаторы.

Масштабы катастрофы требовали огромного количества людей, поскольку длительный срок пребывания в зоне радиоактивного заражения грозил смертельной опасностью. Поэтому было принято решение организовать работы по ликвидации вахтенным методом: 15 дней в «зоне» — 15 дней дома, и так в течение трех месяцев. После этого экстремальная командировка заканчивалась.

Андрей Николаевич Чернуха — полковник в отставке, старший преподаватель в Национальном университете гражданской защиты Украины, в те роковые восьмидесятые тоже выезжал в чернобыльскую зону в числе ликвидаторов. Тогда он занимал должность старшего инженера отряда по охране крупных промышленных объектов города Кривой Рог Днепропетровской области. Разумеется, специалист знающий специфику тушения пожаров на таких промышленных объектах, таких как гигант «Криворожсталь», в данной ситуации был более чем необходим. И все же волею судьбы в первый поток Андрей Чернуха не попал.

— В первые дни после катастрофы люди находились в полном неведении. Царила обстановка полной секретности, а информация подавалась в неполном либо искаженном виде. Однако вы как специалист понимали, что все далеко не так безобидно?

— Конечно, понимал. Тем более что много наших людей побывало там, практически весь наш отряд. Но в мае 1986-го получилось так, что я в определенный момент просто не оказался на телефоне. В итоге вместо меня направили другого старшего инженера. Теперь, наверное, можно сказать, что в каком-то смысле мне повезло. Первые недели в «зоне» были, безусловно, самые трудные и опасные, поскольку во всем мире не было опыта решения подобных проблем, как и не был разработан алгоритм действий.

— Когда вы не попали в первый поток, про себя вздохнули с облегчением или расстроились, мол, все поехали, а меня не взяли?

— Надо помнить, что время было специфическое. Еще присутствовал реальный, а не фальшивый и наигранный патриотизм. Подсознательно я понимал, что дойдет и моя очередь. А спустя год мне просто позвонили домой и сказали: «1 апреля вы должны быть в Киеве». Когда я приехал в столицу, оказалось, что пока я добирался до управления, всех уже увезли. Мне сказали: «Добирайся сам». И я поехал в Чернобыль за свой счет, на перекладных, в своей форме. Получилось целое приключение, как в кино. Это теперь можно удивиться, что можно было так легко пропустить в закрытую зону любого человека, про теракты тогда не слышали. В Чернобыле нас поселили в общежитие возле пожарной части в 17 километрах от станции. Чем конкретно придется заниматься, вначале никто не знал. По прибытии уже раздавали должности.

— Какой фронт работы достался вам?

— Тогда руководителем противопожарной службы оперативной зоны по государственному пожарному надзору был подполковник Виктор Доманский. Он был заместителем начальника управления ПО Кировоградской области, но сам из Кривого Рога. Когда он узнал, что я его земляк, к тому же старший инженер отряда по охране «Криворожстали» и других крупных объектов, он мне предложил стать своим заместителем. Это очень серьезная работа, поскольку в брошенных селах очень часто горели оставленные людьми дома. Пожарные знают, что если здание постояло с годик, оно обязательно когда-нибудь загорится. Много было лесных пожаров, горели торфяники. Леса оказались практически без надзора, потому что попали в 30-километровую зону. Людей же отселили, поэтому некому было реагировать на возгорания. Кроме того, за месяц не выпало ни одного дождя. Тучи спецслужбы разгоняли специально, чтобы потоки воды не разносили радиоактивную пыль на незараженные участки.

В 1987 году готовился к пуску третий энергоблок. Объект год простоял без эксплуатации, поэтому практически все надо было восстанавливать. В том числе системы пожарной автоматики, защиту кабельных сооружений. Фактически, пришлось больше работать на станции, а не заниматься жилыми объектами в «зоне».

— Первые ликвидаторы не ощущали опасности. Осознание пришло позже. Спустя год после катастрофы вы уже знали о всех рисках?

— Я смотрел на это философски. Воспринимал это, как обычную командировку. Пожарные ко всему привыкли.

— У ваших ребят, которым довелось ехать в «зону» сразу после аварии, потом были проблемы со здоровьем?

— Да, были, и серьезные. Когда я в Днепропетровске встречал с автобусами отряд вернувшихся из Чернобыля земляков, практически все были с воспаленным зобом. Ребята, по всей видимости, получили большую дозу радиации. Надо сказать, тогда и контроль за полученной радиацией был весьма приблизительный, и вообще была негласная установка показания занижать. Потом многие ребята серьезно болели, некоторых уже нет в живых.

— А на вашем здоровье отразилось пребывание в Чернобыльской зоне?

— Первые годы я особенно ничего такого не чувствовал, правда, очень болели суставы рук. Но потом начались проблемы, однако врачи заявили, что это, скорее всего, не связано с Чернобылем. Я перенес инфаркт, были проблемы с почками.

— Как вы защищались от радиации?

— От радиации особо и защиты-то нет. Разве что свинцовый костюм иметь... Главное, надо было следить, чтобы радиоактивная пыль не попадала в дыхательные пути, поэтому в транспорте, местах, где много пыли, и, естественно, в непосредственной близости к самой станции носили респираторы.

— Вы знаете, какую дозу получили за время пребывания в Чернобыле?

— Контроль там проводился. Нам раздали специальные измерительные приборы, мы их называли «таблетки». По окончании вахты мы эти таблетки сдавали, их потом сжигали и определяли, какую дозу ты получил. Но на одной из вахт почему-то моя таблетка почернела. Мне сказали, что она уже не может показать, какую дозу вы получили, поэтому мне написали ноль. Потом официально мне написали 9 бэр, но сколько на самом деле — я не знаю. Я заметил, что в первые дни пребывания в «зоне» сильно болела голова. Спасались просто таблетками.

— Существует мнение, что от радиации отлично помогает спиртное...

— В 1987 году в стране был в разгаре небезызвестный горбачевский сухой закон. А в «зоне» вообще ввоз спиртного считалось преступлением. Иной раз, конечно, кто-то привозил бутылочку из дома, не без этого. Но, понятно, что это было крайне редко.

— Какая там в целом царила атмосфера?

— Надо сказать, что настрой был очень деловой. Сейчас трудно поверить, но в наших подразделениях царила дисциплина и организованность. Не было страха, никаких капризов и истерик типа «А почему я?! Там опасно, я не пойду!» — практически слышать не приходилось. Работали не за страх, а за совесть. К пожарной охране было особое отношение. Работали очень много. Кроме того, я писал отчеты в различные инстанции. Так что в общей сложности рабочий день мог продолжаться по 16—17 часов.

— Выходит, о досуге и думать не приходилось?

— Нет, был и досуг: находили время на волейбол, пару раз даже ходили в кинотеатр, часто приезжали артисты. А еще здорово поддерживало чувство юмора. Конечно, без шуток и подколов не обходилось.

— Пришлось ли вам побывать в городе-призраке Припяти?

— Я там был спустя год после аварии. Еще не было такого запустения, как сейчас. Все еще относительно свеженькое. Но было странное ощущение: стоят дома, в окнах занавесочки, вокруг детские площадки, магазины, ресторан, стадион, а людей нигде нет. Ни души. Все мертвое, как в фильме ужасов.

— Сколько времени в общей сложности вы провели в «зоне»?

— Вообще, я был направлен на три вахты. Но поскольку я занимался подготовкой запуска третьего энергоблока, меня просили остаться еще на месяц.

— Сегодня вы поддерживаете связи с бойцами вашего чернобыльского отряда?

— Я там познакомился со многими харьковчанами. И теперь, когда перевелся в Харьков, мы поддерживаем связь, оказываем друг другу помощь. Жаль, конечно, что встречаемся редко.

— Как вы полагаете, чему нас научила чернобыльская трагедия?

— Мне трудно сказать, научила ли. Сейчас уже все знают, что все произошло благодаря человеческой глупости. Много нелепостей было и при ликвидации. К примеру, история с так называемым «рыжим лесом». Поскольку он страшно фонил, было принято решение его уничтожить и захоронить. Это как раз было в период моего пребывания там. На одну вахту отбываю, лес стоит, приезжаю — его уже нет. А в результате радиоактивный песчаный чернобыльский грунт начало ветром разносить по всей Украине. Все же лес его хоть как-то сдерживал. Кроме того — срубленные деревья захоронили на уровне залегания грунтовых вод. Это привело к их загрязнению радиоактивными веществами аварийного выброса. По данным ученых, уже через 2—3 года после захоронения было отмечено наличие радионуклидов в грунтовых водах возле траншей, в которых был похоронен погибший лес.

А вот еще пример. Кто-то посчитал, что загрязненные грунтовые воды попадают в реки, значит, определенную зону надо заградить стеной. Вырыли огромный котлован, залили бетоном, возвели препятствие для проникновения грунтовых вод в реки. В итоге они поднялись и через эти искусственные дамбы понесли всю грязь, которая лежала наверху. Если раньше воды проходили фильтр естественным путем, то теперь, наоборот, загрязнили окружающую среду еще больше. И сейчас эти дамбы никто не убрал.

Или вот еще одно «грамотное» решение: в начальной стадии ликвидации аварии всю территорию вокруг энергоблоков залили слоем бетона толщиной от полуметра до метра. Залили старательно, в том числе люки — канализационные и пожарные гидранты. В итоге вся станция осталась без противопожарного водоснабжения. Потом брали миноискатели, искали эти люки и долбили метровый слой бетона, чтобы добраться до гидрантов. Конечно, сложно, не имея опыта, в экстремальной ситуации принимать решение. Но, видимо, нам еще учиться и учиться. А еще надо понять, что существуют определенные правила. Если положено восемь степеней защиты, значит, должно быть восемь — и точка. Если существует инструкция, значит, соблюдать ее надо неукоснительно. Тогда, может, и экстремальных ситуаций будет куда меньше.

 

 

 

 

 

 

 

 

Маргарита Шевченко, газета «Пожарный вестник», № 46 (740), 16.11.2012